Рассказ (Иерей Георгий Дехтярев)

         Мелодичный звонок телефона своей теноровой партией  солировал в хоре низких голосов кипящей картошки на плите и шипящего утюга в комнате. Раскрытые  пасти  чемоданов уже долгое время ожидали стопки глаженых вещей. И в эту житейскую гармонию, совсем не в тон, из телефонной трубки диссонируя, прозвучало: «Мы никуда не поедем, я ухожу в семинарию...!».

       Хоть супруга моя и была регентом в храме, но такого поворота событий  она, мягко говоря, не ожидала. Я был верующим, но далеко не церковным человеком. Нет, конечно же, я ходил в церковь и часто во время службы сидел высоко под сводами храма на клиросе у супруги, но мысли о ненормальности людей в низу нередко посещали мою голову. А вечерами, когда наступало время ко сну, я сильно нервничал, слушая монотонный «бубнёш»  вечерних молитв.  Переполненный желаниями  я тоже бубнил, но всё больше какие то гадости. Моё раздражение нарастало. И наконец, чей то бубнёш был услышан. Мне было всё равно чей. Не в ущерб семейной жизни молодая жена ложилась спать, а чуть за полночь, когда все уже успокоились, вставала на молитву, прочитывая её дважды. Один раз за себя, а другой за меня.

       С десяти лет я занимался восточными единоборствами, а в них неразрывно присутствует духовная составляющая. Но она не удовлетворяла моим запросам души все последующие годы. И находясь в духовном поиске, я стал почитывать литературу из библиотеки моей супруги. Многое не понимая, я как оголодавший не жуя откусывал жирные куски информации и сразу ощущал полноту в желудке. Распробовав вкус, с сожалением осознавал, что самостоятельно не смогу переварить прочитанное. На многие вопросы, мучащие меня, я стал находить ответы. В нечастое отсутствие кого- либо дома, от стеснения занимался «тайноядением» литературы возле библиотеки на тот случай, если кто-то зайдёт, быстро и незаметно положить книгу обратно на полку. Тогда то и возникло сокровенное желание попасть в семинарию.

        Долгое время, в послеоперационный период, я не мог до конца избавиться от последствий полученной травмы и только привезённые женой Дивеевские камушки давали мне облегчение. Приложу, не болит, уберу, заболит…. Так вот и игрался, ничего не понимая…. Потом много думал о жизни и смерти, вспоминал не спокойную среднюю Азию, в которой прожил 20 лет.  И уже окрепший, со спокойным чувством правильного решения, я неведомой силой подталкиваемой в спину, бежал вприпрыжку увольняться с работы. Будучи приглашённым в длительную командировку в качестве ведущего  специалиста  по контролю металлов ультразвуком и гамма-рентрено лучами я, отказавшись от поездки в Бангладеш уволился. И не найдя понимания со стороны начальства,  запустив в небо бумажные самолётики из билетов и приглашений за границу на всю семью, я позвонил супруге и с чувством полной свободы помчался домой собирать сумку в семинарию. Пока супруга не успела опомниться и понять серьёзность моих намерений, я молча вырвал свои вещи из пасти чемоданов, уложил их в спортивную сумку и отправился в «Угрешу».  

         В далёком  XIV веке, князь Дмитрий Донской, остановился перед битвой на Куликовом поле на месте, теперешнего города  Дзержинский, который своей окраиной свисает с берега Москва реки. Князю явилась икона Святителя Николая. И он произнёс слова: " сие место угреша (согрело) сердце мое". На этом месте и был воздвигнут Николо-Угрешский монастырь тепло, которого я до сих пор ношу в своём согретом сердце. А тогда, замёрзший и промокший под проливным октябрьским дождём я с сумкой на плече оказался у ворот монастыря. Мы бывали здесь раньше с супругой, которая рассказывала мне, что пела в хоре и обучалась регентскому мастерству у послушника Александра.  Ещё она торговала рассадой с монахами, что бы выручить хоть какую-то копеечку на восстановление только что открывшейся после долгих лет запустения обители. Тогда то и пригласил меня наместник монастыря архимандрит Вениамин во вновь образованное Николо-Угрешское духовное училище, впоследствии переименованное в семинарию. Поскольку первый курс он же  и единственный был экспериментальным, для того что бы сразу задать высокую планку, экзамены были с особым пристрастием. Среди поступивших мальчишек, были настолько светлые головы, что некоторые, даже не записывая конспекты на лекциях, отвечали через неделю заданный материал, будто заучили наизусть. Но меня взяли без вступительных экзаменов, которые я никогда бы не сдал. Сейчас, спустя много лет я думаю что, конечно же Господь для служения выбирает достойных, но если человек искренне желает послужить Богу и людям, то Он (Господь) не гнушается даже такими как я. Отец всегда говорил мне: « не стыдно чего-то не знать или не уметь делать, а стыдно не желать узнавать или не стремиться научиться делать». Раз так гладко всё сложилось, значит, в этом есть промысел Божий, подумал я тогда. К такому поступку вдохновлял меня и пример тестя, который оставив хорошую должность в энергетике, пошёл трудиться в храм простым электриком за тарелку супа, а впоследствии стал священником.

        Обитель находилась в тяжелейшем состоянии. Здания храмов, до ужаса запущенные. Оголённый и разрушающийся красный кирпич был повсюду.  Как после бомбёжки весь комплекс зданий полуразрушенный без штукатурки, стоял, как будто с него  живьём сорвали кожу. Своим видом он напоминал мне школьный макет человека из биологического класса, по которому изучали строение мышц. Обезглавленные, изуродованные многочисленными перестройками поросшие бурьяном руины храмов и запущенный пруд.

       Меня поселили в трёх подъездный четырёхэтажный дом,  образовывавший одну из стен монастыря. Как в фильме ужасов вечерами из окон этого дома в тишину возрождавшейся монастырской жизни врывались вопли пьяных людей, которых ещё не успели переселить за ограду обители.

       Наш курс из 36 человек вперемешку с солдатами, которые трудились на благо Церкви, расположился на двух этажах одного подъезда. В многочисленные здания завозили строительные материалы, и учащиеся дежурили по очереди, охраняя их ночами. Большинство студентов были совсем юнцы, только что со школьной скамьи, а тут ночь в пустом продуваемом ветром здании.… Очень хочется спать, но страх не даёт… Слышны скрипы, чудятся тени, голоса….

       Вечерами, собираясь на кухне, каждый рассказывал жуткие истории про говорящие стены и всякую нечисть. Однажды один колоритный своим внешним видом иеромонах принёс вечером сало, присланное ему с Родины. Он-то его не ел, а мы… нам можно, вот он нам и носил. Сидим, пьём чай, я непривычный к монастырской еде, есть хочу, очень хочу…. Среда (постный день), вроде как нельзя сало. А он, улыбаясь, как будто шутя, говорит: «ешь, не стесняйся, сало продукт растительный, он на свинье растёт». Я наивный и съел кусочек, а молодёжь хохочет и дальше продолжает байки рассказывать отцу Глебу. Батюшка слушал и всегда с сожалением говорил: «все тут, что то видят и слышат, а я как не пойду дежурить сижу…, жду…, да и засыпаю, так ничего и не увидев». Поднял руки вверх и продолжает: «Господи, дай мне увидеть грешному хоть одно видение!»… Попили чайку, посмеялись и разошлись по келиям спать.

       Стук в дверь бывшей коммунальной квартиры разрывал ночную тишину. «Вот молодёжь! Никто не подойдет, – каждый думает, что не к нему пришли, точно…» Я скинул одеяло и, стараясь не шуметь – что бы не разбудить сопящего рядом со келейника, – нащупал ногами в темноте тапочки. Потянулся за штанами и свалил стул. Он с грохотом упал. Из кармана висевшей поверх штанов рубахи покатилась с противным звоном мелочь. Наконец монеты замерли где-то по углам и под кроватью. Дионисий, умученный на хоз.дворе за день, не проснулся. Незнакомец продолжал безумствовать. Пробираясь вдоль стены, я рукой нащупал раздолбанный выключатель, который как я и опасался, дёрнул меня током.  Слабосильная лампочка в оплавившемся пластиковом абажуре желто-серым светом обдала великолепие коридора. Сундук, с каким-то барахлом под вешалкой с засаленными от работ на хоз. дворе фуфайками, зеркало с облупившейся по краям амальгамой. Обитая оцинкованным листом (кому в голову пришло?!) дверь туалета и выглядывающая из кухни огромная тумба для продуктов с вечно открытой крышкой.  А еще обшелушенные проемы соседних келий и высохший, но в заплесневелых разводах от затопления  почерневший потолок, при таком освещении…, всё это совсем не создавало ощущения, что я попал в семинарию.

       Сквозь приоткрытую дверь меня ослепило светом, но я разглядел солдатика в кальсонах с нижнего этажа. Он с обезумевшими от страха глазами прошептал: « позовите кого-нибудь из монахов…,  помогите….». Не задавая лишних вопросов, я помчался в братский корпус к отцу Глебу. Кроме него я ещё не успел за несколько дней пребывания в монастыре хорошо познакомиться с кем-либо из братии. Не понимая, что произошло, в трико и футболке, поверх которой был параман, он побежал со мной. В прокуренной солдатской комнате сквозь густой и мясистый дым мы увидели два стёганных матраса прямо на полу. На одном из них гимнастическим мостом с пеною во рту и гортанным ором извивался «срочник». Желающих сослуживцев его хоть как то успокоить он с лёгкостью раскидывал по комнате. На первый взгляд  мне показалось, что это эпилептический приступ, раньше я встречался с подобными случаями.  Но чуть позже стало понятно, что здесь, что то не так и не всё так просто. Он в бешенстве орал,  нереально корчил лицо и сила…., просто силища какая то.  Имея опыт борьбы, я подсёк опорную ногу и рухнул с ним в точку неизбежного падения. Удерживая его на лопатках, меня настиг какой-то  ужас. Страх нарастал от воплей, которые теперь направлялись прямо мне в ухо. Оно  вплотную соприкоснулось с его ртом. Отец Глеб в прыжке навалился  на меня сверху. И громко от страха стал кричать какую-то молитву, как будто нарочно во второе моё ухо. Одновременно он прикладывал к солдатскому лбу свой крест  парамана.  В одно ухо бесовский крик в другое молитва.… От напряжения захрустели швы на моей рубахе. Этот хруст напоминал  шипение плоти, к которой припечатывают раскалённое  железо. В сопровождении этого звука крест с мощами как будто прилип к потному лбу солдата.  Крик, дым от сигарет и неприятный запах из его рта как будто обгорела кожа на голове от приложенного к ней креста…, всё это создавало ощущение фильма про изгнание бесов. Солдат сразу обмяк и, успокоился. На полу как на дне аквариума мы сидели в этом зловонном смраде дыма и тяжело дышали.  Потные и все измученные, в абсолютной тишине, ещё сидели некоторое время, не понимая, что произошло. Через кем то открытое окно потянуло свежим воздухом. Словно постепенно спустили воду из водоёма, на дне которого мы как будто находились. Всем стало легко дышать. Батюшка вдруг упал на колени и поднял к верху свои руки. Со слёзным надрывом в голосе он молитвенно возопил Богу:  « Господи, не хочу не каких чудес, не надо мне ничего, избави меня дурня от видений всякой нечисти…».

      Учёба, напоминающая школьные годы, давалась тяжело. Службы, послушания, домашние задания.… Всё как во сне. Домой первое время не отпускали. Скорей всего, и не было необходимости у многих уезжать домой.  Педагогически, наверное, это правильно, но мне было нелегко.  По воскресным дням жена приезжала с сыном, который чуть позже стал через раз называть меня дядей. Со слезами на глазах я поправлял его, говоря: «ну какой же я дядя, я папа…». Позже когда меня стали иногда отпускать на побывку домой всё выровнялось. Но поскольку я не работал, а супруга из-за маленького ребёнка стала  регентовать в храме раз от раза, то финансово было очень тяжело.

      Нам всем пошили подрясники. И как-то раз, я чтоб не привлекать гражданской одеждой инспектора по воспитательной работе, отправился в самоход прямо в подряснике, не переодеваясь. Водитель маршрутного такси в тот вечер, обращаясь ко мне «батюшка не надо»,  не взял с меня денег. Ну, какой там я батюшка…, просто семинарист в подряснике…. Но он-то этого не знал. А я был рад и, всякий раз, когда садился в общественный транспорт, теперь долго копался в кармане, ожидая спасительные слова водителя «батюшка не надо». Ведь денег то у меня и не было, а домой ехать было необходимо.

       Каждый раз, когда я в свою очередь оставался в трапезной на ночное дежурство то, как и все к утру, чистил  мешок картошки, варил огромную кастрюлю макарон и шинковал пол ведра лука для работающих в монастыре солдат. Не редко,  я грешным делом выпрашивал у солдат, а один раз даже выменял пару своих кроссовок на пакет макарон и килограмм пять картошки. Всё это я и вёз своим домой. Раз в две недели соседка, знающая наше положение, приносила жене свежую курицу, из которой готовилось куча блюд. Из косточек суп, из мясца что-то ещё…. Всё было очень вкусно и не на один день…. Так вот и жили…. Слава Богу!

    Долгое время мы скрывали уход в семинарию от моих родителей, которые всю жизнь трудились в энергетике и во мне видели приемника и продолжателя. Но неожиданно, из города Новочеркасск Ростовской области, где жили и трудились родители, к нам в гости приехал «ревизор» т.е. моя мама. Обнаружив, что меня нет дома, и не совсем поняв в чём тут собственно дело, они с женой и, тёщей мне в поддержку, тут же поскакали в монастырь. У пруда мы с ребятами и наместником монастыря обсуждали успехи по учёбе. И к моему изумлению перед собой я  вдруг увидел  как видение «святую троицу» - это жена, тёща и мама. Всё остальное, как в тумане…. Архимандрит, что то говорил хорошее обо мне моей маме. Тёща с улыбкой на лице была горда тем, что её зять учиться в семинарии. А мама…. У мамы на лице было отчётливо написано -  «КАК ЖЕ ТАК !?, «из князи и в грязи», что вы сделали с моим сыном? А главное, что же я скажу отцу?».

      Отяжелевшая, от моральных и умственных  трудностей, от грехов которые я в изобилии насобирал за короткое время и ещё от кучи всего, душа, нуждалась в исповеди. Это была первая осознанная и выстраданная исповедь, принесшая неподдельное чувство облегчения. Я хорошо помню эту и первую, ещё до «поступления» в семинарию исповедь, «экспериментальную», с чувством - «а дай-ка попробую, исповедуюсь»…. Мне супруга дала книжечку «В помощь кающимся» Игнатия Брянчанинова. А в ней сначала о грехах, а потом о противоположных им добродетелях. Названия и тех и других для меня были одинаково непонятны. И я на листок в качестве шпаргалки выписал всё подряд через запятую. Подошла моя очередь. Батюшка подозвал, и я стал зачитывать, именно зачитывать, а не каяться, поскольку каяться не умел.  Поначалу всё было вроде ничего, но потом…. Я увидел постепенно раскрывающиеся глаза священника, всё шире и шире, но я продолжал: «согрешил - не стяжанием, кротостью, смирением….». Батюшка меня остановил и вслух  громогласно произнёс: « ты что дурак?». Молодой и спортивный парень, я некому не мог позволить себя так оскорбить, да ещё и прилюдно. Стиснув зубы, покраснев от стыда, не понимая в чём, но с уверенностью ощущая свою неправоту, произнёс: «простите». «Вот теперь правильно» - сказал батюшка и прочитал разрешительную молитву. А в конце добавил: «не произноси слов, значения которых не понимаешь». Ровно то же самое мне говорил учитель в четвёртом классе. Осознание своей духовной жизни на уровне начальной школы заставило глубже задуматься кто я, что я, и для чего я….

Прошло совсем немного времени с начала моей учёбы, и наместник вызвал меня к себе в кабинет для разговора. Он всегда обращался ко всем по свойски на «Ты», а когда говорил «Вы», то за этим следовала куча нравоучений за разные провинности… «Вы» это была крайняя степень недовольства. А когда архимандрит жал руку и говорил что ты мужик, то напротив это было выражением его высочайшего уважения.

     Меня отбросила в сторону, с силой распахнувшаяся дверь. Выскочивший из кабинета ректора, видимо в чём-то провинившийся солдат, оправдываясь через каждое слово, произносил «простите батюшка». А батюшка громким голосом повторял: «как же ВЫ могли…..». Следующим зашёл я….. Перекрестившись перед иконой Спасителя, я произнёс: «Благословите…». После минуты молчания, которая для меня показалась вечностью, я услышал от архимандрита: « Тааак молодой человек….ВЫЫЫ…..», я очень сильно напрягся и сразу вспотел…., « Вы… настоящий мужик!» продолжил он и протянул руку. Я с облегчением выдохнул  и протянул свою, для рукопожатия. Не понимая, за что такое расположение ко мне, я всё равно находился в некотором напряжении. Наместник предложил мне чаю и просил написать прошение на имя Святейшего Патриарха для рукоположения в сан диакона. Сказал, что считает это необходимым. С радостью согласившийся с учащённым сердцебиением я помчался в келию, читать акафист святителю Николаю, как сказал батюшка. Прошло ещё несколько дней и  мне сообщают, что прошение рассмотрено и завтра рукоположение. Дальше всё как во сне….

       По традиции ставленник в диакона накануне своего рукоположения за вечерним богослужением должен прочитать шестопсалмие. Совсем ещё не ориентируясь в службе, меня за руку, в спешке завели в алтарь, для получения благословения на прочтение шестопсалмия. До этого я был всего один раз в алтаре, когда нам благословляли ношение подрясника. Столько было непонятного до такой степени что даже  «кадило» и «кропило» для меня были просто созвучные слова. А тут шестопсалмие…., да ещё и на церковно-славянском языке….

    И вот я, по среди храма, в темноте, с мерцающей свечой, в окружении молящихся людей, с раскрытой книгой чего то жду. Кто то толкнул в плечо.  Расценив это как сигнал к началу чтения я попытался…, но раскрывал рот а слова почему то из уст не вылетали…  Как рыба я пошлёпал губами и видимо тот же кто и толкнул меня в плечо протянул руку  перевернув книгу которую я от страха раскрыл к «верх ногами». Но как нестранно для меня особо ничего не изменилось. Нет, я, конечно, произносил знакомые буквы и даже пытался нараспев, но к шестопсалмию это не имело ни малейшего отношения. Те же руки вырвали у меня часослов и благо наместник, никогда не слышав моего чтения, воспринял чтение другого студента за моё. Во время чтения канона он подозвал меня и сказал: «молодец, сначала разволновался, а потом собрался и хорошо прочитал».

     Этой ночью поспать удалось совсем не много. Рано утром в сопровождении двух монахов я отправился из монастыря в Московский храм иконы Божией Матери Знамения, где служить должен был владыка Арсений. В этот день, день памяти мученика Трифона собралось очень много народа. Меня провели в алтарь и оставили в правом пределе. Это я сейчас понимаю правый или левый предел. А тогда…. Стою я в верхней одежде в алтаре и думаю….  Думаю, что нехорошо в куртке стоять, ведь это Святая Святых. Снял, смотрю куда повесить…. Гляжу, вокруг большого стола стоят чемоданы, привезённые иподьяконами с архиерейскими принадлежностями к службе. Значит это и есть то место где возможно положить и мне свои вещи, рассуждал я. Но разве могло мне прийти в голову, что помимо центрального престола может быть ещё и боковой, да и не один, который я и принял за стол для вещей. Из центрального предела пахло ладаном, гремели бубенцы на кадиле, белый дым  своим благовонием расползался по всему алтарю. Все с волнительным напряжением ожидали приезда архиерея. Ну и я…, торопливо скинул куртку и со спокойной совестью положил её на престол. Престол!!! К которому прикасаются только священнослужители! На котором совершается самое главное Таинство- Таинство Евхаристии!!! Это Сердце храма! И тут я, дуринь, со своим невежеством…. Время приезда Владыки близилось, и отец Владимир Диваков секретарь Патриарха Московского вышел в предел и громко спросил: «кто ставленник?» Я отдал ему документы положенные перед рукоположением и…. Не мало видевший в своей жизни отец Владимир повернувшись к престолу оторопел…, бумаги выпали у него из рук…, побледневший он заикаясь от непонимания протяжно произнёс: «это что…??? , это чьё???»…. Моё..., дрожащим голосом я прошептал сквозь зубы. Глаза и одновременно рот у батюшки раскрылись так, что у меня стало пульсировать в голове. Моим спасением был иподиакон, который подбежал к отцу Владимиру и доложил о том, что владыко подъезжает. Батюшка удалился, а я пулей забрал куртку и засунул её в какой то угол…. Дальше опять всё как во сне… я как опьяневший ничего не соображал, меня водили под руки то туда-то сюда. Много объясняли на ходу что делать, куда повернуться, а я как умалишённый ничего не понимал. В какой-то момент меня поставили с репидой у престола и нужно было ею начертать крест над Дарами. Репида была тяжёлой.  Руки затекли. Настало время наложения креста и мне пришлось сильно напрячься… После чего владыка кивком выразил своё удовлетворение от хорошей амплитуды движения.  Я на какое то время немного расслабился и…. Владыко сидел на седалище рядом с  престолом, а меня стали водить вокруг. Я от волнения опять впал в ступор. Кто-то произнёс «на колени»… и толкают в спину  продолжая «садись, садись». Ну, я и полез присесть на колени владыки. Но тут же опомнился, с поклоном упал на свои колени, в секунду взмок, но обрёл чёткую ясность ума. Слава Богу, что мой порыв присесть на колени владыки никто не заметил. Иначе это было бы последней каплей…. Дальше всё шло как по маслу. Последняя ектенья и всё… Я диакон!  Вернее не всё, а только начало моего десятилетнего диаконского служения….